Рожденная в грехе [= Цветок греха ] - Нора Робертс

– Мне вообще-то тоже. Лайам! – Мегги отобрала у него цветной мелок. – Рисовать надо в альбоме, который тебе дали, а не на стенке самолета. И еще запомни: мел не для еды. Может, судьба наградит меня за то, что второй ребенок достается труднее, и он не будет такой бедокур, как этот?

В подтверждение ее слов Лайам кинул альбом на пол и издал крик, почти заглушивший гул самолета.

– Хочешь, чтобы наш второй был совсем паинькой? – Роган погладил сына по голове.

– Ни за что на свете! – решительно сказала Мегги.

Брианна оказалась права: дом Рогана в Дублине был великолепен. Во-первых, он весь утопал в зелени – кустов, деревьев и травы. Во-вторых, прекрасно обставлен под старину и весь сверкал – полы, светильники, стены и потолки. Так, во всяком случае, казалось Шаннон.

В ее комнате стояла огромная кровать с четырьмя столбиками по краям, но без балдахина, и столик, вышедший из-под рук самого Чиппендейла. (Томас Чиппендейл – знаменитый английский мебельный мастер XVIII века.)

Пока она находилась в ванной, служанка разобрала ее вещи и туалетные принадлежности. К этому Шаннон не была приучена.

Мегги она обнаружила, когда спустилась вниз, в главной гостиной.

– Сейчас принесут поесть, – сказала та. – Я проголодалась после всего, что было со мной. А ты?

– Немного. Рада, что тебе лучше. Боже мой!

Восклицание относилось к тому, что Шаннон увидела в одном из углов комнаты. Зачарованная, она подошла ближе, провела пальцами по стеклу. Произведение представляло собой нечто величественное, даже сверхъестественное, и в то же время вполне воспринимаемое разумом: непостижимое и понятное; непорочное и эротическое, состоящее как бы из человеческих жил и черт. Она могла почти различить мужчину и женщину, слившихся воедино в абсолютном удовлетворении своих желаний.

Шаннон так долго стояла возле этой композиции, что Мегги, не выдержав, подала голос:

– Тебе нравится?

– Невероятно! Удивительная вещь!

– Я назвала ее «Капитуляция».

– Да, пожалуй. Конечно. И ты сделала ее там, у себя, в деревне? Вдали от всего и всех?

– Почему нет? Мне кажется, настоящему художнику не нужны толчки извне. Только изнутри.

– Ты так думаешь?

– Уверена. А, вот и хлеб насущный. Спасибо, Норин. – Как только служанка вышла, Мегги добавила: – Никак не могу привыкнуть, что в доме есть еще кто-то, кроме нас. Все время ощущаю неловкость, когда меня обслуживают. Хотя помощь сейчас, конечно, нужна. Иначе не смогу работать. Особенно когда появится второй ребенок.

– Большинство людей, наверное, мечтает, чтобы их обслуживали.

– Значит, я не принадлежу к большинству. – В голосе Мегги послышался вызов. – Но все же привыкаю. Не напрасно говорят, человек ко всему привыкает. – Она откусила кусок сандвича, запила чаем. – Роган уже сидит на телефоне. Не может без него жить. Ему надо сейчас по делам быть в Париже, но он не хочет оставлять меня, пока я в таком состоянии. И кричать на него бесполезно, если он что-то решил. – Она искоса взглянула на Шаннон. – Это касается и его дел с тобой.

– У нас нет еще никаких дел.

– То же самое было со мною. Я брыкалась, чуть ли не кусалась, только чтобы избавиться от его предложений. Я говорю о работе, не о замужестве. Хотя… – Она улыбнулась. – С замужеством было почти то же самое.

– Он припер меня к стенке, – задумчиво сказала Шаннон. – И я не знаю, что делать. С одной стороны, не верится, что это правда, а с другой – боюсь отрываться от привычного дела, сомневаюсь в себе… во всем.

– Роган не только делец. Он по-настоящему любит искусство и разбирается в нем. Так считают все, не я одна. – В голосе Мегги появилась гордость за мужа.

– Я знаю… верю. Слышала о нем и до нашего знакомства.

Шаннон допила чай, вытерла руки.

– Хватит о Рогане, – сказала Мегги, тоже отставляя чашку. – Лучше скажи, почему ты упрямишься?

– Я? Упрямлюсь?

– Конечно. Человек предлагает тебе луну с неба и еще несколько звезд в придачу, а ты…

– Я же, кажется, объяснила, – холодно ответила Шаннон, задетая ее тоном.

– Хочешь сказать, тебе гораздо больше нравится заниматься черт знает чем, а кисти и краски пусть валяются в стороне?

Еще больше разозлившись, Шаннон возмутилась:

– Кто дал тебе право так говорить о моей работе в рекламе? Там тоже не дураки сидят. И не бездари. И мое положение в конторе у Тайлментона…

– Пошли его в задницу!

Да что она разошлась, эта Мегги! Почувствовала себя лучше и позволяет себе черт знает что.

– Еще немного, – процедила Шаннон сквозь стиснутые зубы, – ты и меня пошлешь туда же.

– И пошлю! Потому что ты самым возмутительным образом относишься к своим способностям… таланту. К своему предназначению, в конце концов!

Мегги уже кричала. Бедный Роган, если она с ним так все время. С наигранным безразличием Шаннон отвернулась к окну.

Несколько понизив тон, Мегги заговорила вновь:

– Я видела всего несколько твоих картин и рисунков, и, если что-то понимаю в этом, они говорят, что у тебя не просто зоркий глаз и мастерская рука. Еще у тебя есть сердце, способное уловить и понять. А ты собираешься всю жизнь рисовать бутылки с пробками!

– Спасибо тебе за добрые слова, но, боюсь, ты сейчас выступаешь в пользу Рогана.

– У меня всегда было собственное мнение, Шаннон! Как ты смеешь меня подозревать в чем-то? Роган лишь попросил составить тебе компанию, когда он будет занят делами, чтобы ты не скучала.

– Извини, я что-то не так говорю, но для меня это очень серьезно, то, что предлагает мне Роган. И если он ошибается во мне, расплачиваться буду только я сама. Своей карьерой, всей своей жизнью, может быть.

Мегги поморщилась.

– Ты рассуждаешь как типичный делец, не как творческая личность! Я от тебя не ожидала такого. Шаннон вскочила со стула.

– Если ты думала, что оскорбишь меня, то тебе не удалось. – Она вздернула подбородок. – Спасибо за чай. А теперь, извини, я хочу выйти и подышать свежим воздухом.